Добронега - Страница 72

А как же Мария? Что ж. Мария либо станет женой Васса, либо, что скорее, уйдет в монахини. Грустно, он многим ей обязан, но тут уж ничего не поделаешь.

Васс так был занят приятными этими мыслями, что не обратил особого внимания на человека, желавшего с ним выпить, стукнув кубком о кубок. Он только кивнул, рассеянно улыбнулся, и уже поднес кубок к губам, когда вдруг сообразил, что перед ним Борис.

Васс обмер.

Выражение лица Бориса было обычное для него – пьяное, не очень доброе, но и не злое. Он явно не знал, что он похищен. Даже не догадывался.

Что же это значит?

Ага. Так.

Опять где-то кто-то что-то напутал. Опять либо схватили не того, либо вообще никого не схватили. Васс понял, что погиб.

Впрочем, он был жив и свободен. Это следовало учесть и использовать.

Не разыграл ли Владимир скоморошье представление, притворившись, что верит Вассу, что Борис похищен? Нет, решил Васс, князь не притворялся. Значит, не знал. А как узнает – войско будет в Вышгороде через два часа. Болеслава возьмут под стражу, Предславу запрут в светелке, Марию продадут в рабство в Халифат… а с Вассом поступят, как поступают с незначительными примкнувшими – приложатся каленым железом и – в расход.

Что же делать?

Васс направился к выходу из детинца, стараясь держаться непринужденно и чуть не столкнувшись в непринужденности этой с Житником, направляющимся к столам. Они молча кивнули друг другу. Что делает Житник, правая рука Ярослава, действительный правитель Новгорода, в Киеве, где его каждую минуту могут узнать, а темных дел за ним числится много? И как держится – будто у себя дома. К тому ж слух этот, о том, что Ярослав якобы объявил отцу войну… Впрочем, сейчас не до Житника. У выхода Васс дал конюху, державшему его лошадь, монету, вскочил в седло и полетел в Вышгород. Недостающие хартии все еще лежали в сундуке у Марии, но с них у Васса есть копии. А основная часть – дома.

Привязав коня в роще, где по утру его должны были забрать люди Марии, Васс нашел лодку, которой он и Мария иногда пользовались, и переправился через Днепр на аржу севернее Вышгорода. Пешком дошел до своего домика.

Старая холопка, гречанка, знавшая Васса с детства, открыла ему дверь. Вот эту будут пытать, это точно. Взять ее с собой? Невозможно. Даже думать не о чем. Немыслимо. Пусть пытают. Она ничего не знает.

Васс заперся в спальне и быстро сложил все хартии и грамоты в походную сумку. Успеть бы, пока Борис не наткнулся в детинце на Владимира (наверняка уже наткнулся), пока не начал действовать Владимир, или пока Мария не прознала, что схватили вовсе не Бориса (возможно, уже прознала). А те двое, поляк с дурой своей, небось милуются там сейчас… Ничего, скоро им покажут, мстительно подумал Васс. Получат они хвоеволие сполна, по самые зенки. Да, интересная в этом году выдалась Снепелица, ничего не скажешь. Кстати, в честь чего или кого празднуют Снепелицу? Кто ж его знает, кто такие вещи помнит в наше-то время… В честь какой-нибудь языческой богини наверное… какой-нибудь покровительницы киевского кретинизма…

– Меня до послезавтрашнего вечера не жди, – сказал он холопке. – Если кто будет спрашивать, так и скажи – уехал хозяин мой до послезавтра по очень важному делу. Поняла?

– Да, господин.

Пригоршню монет Васс сунул в карман, а золото – на тысячу кун, половину новгородской дани Киеву – ссыпал в суму и прочно затянул тесемки. О ладейном плавании в одиночку речи не было. Оседлав лучшего из трех своих коней, Васс вскочил на него и поскакал на юг, по противоположному теперь берегу, через понтоны. Он не остановился ни у первой подставы, ни у второй, чтобы не оставлять лишних следов, хотя вычислить, куда он направляется, было нетрудно – и Мария вычислит, как только обнаружит, что Васс исчез. Васс надеялся, что к тому моменту искать его, или пытаться догнать, будет поздно.

***

Никому нельзя верить, подумал Владимир, все еще сидящий один в совещательной. Добрыня и раньше был не шибко большого ума, а теперь окончательно поглупел и стал невыносимо скучен и предсказуем. Скучным людям нельзя доверять. Они все делают скучно и медленно, а когда вдруг грянет гром, они также скучно и медленно удивляются, чего это он, а потом скучно же возмущаются, взывая к справедливости и пониманию в присутствии людей, не способных ни обеспечить первое, ни одарить вторым.

Предслава, дочь моя, где ты. Где прячет тебя усатый вояка, где хочет браком с тобою сочетаться на заре? Понятно, что недалеко от Вышгорода. Нужно ехать в Вышгород. Однако, меня предупредили… мне угрожали… Борис… да. До утра еще много времени. Или мало. Очень мало.

Дверь отворилась и в помещение вошли Добрыня и Борис. Владимир вскочил и подбежал к Борису.

– Как ты? – спросил он. – Здоров? Цел?

– Да, – недоверчиво протянул Борис, подозревая, что над ним издеваются. – А что? Я почти ничего не пил сегодня.

– Где ты его нашел, Добрыня?

– Во дворе. Отлучался он куда-то, но вернулся.

– Отлучался на Подол?

– Вот уж сразу и на Подол, – заворчал Борис. – Ну и что, что на Подол. Подол – не такое плохое место. Есть и хуже места.

– Это точно, – подтвердил Владимир. – А никуда, помимо Подола, не ездил? Ни с кем?

– Ежели ты меня, отец, распекать опять собрался, так подожди до завтра. Сегодня праздник.

Владимир вздохнул с неимоверным облегчением. Борис развязно сел на лавицу, подпер голову рукой, и стал смотреть на сапоги Владимира. Добрыня остался стоять.

Как только меня не станет, или, что вернее, как только я потеряю власть, по любой причине, его убьют, подумал Владимир.