Причалив к Подолу, сторож с тоской смотрел, как Хелье, не дав ему монеты, выбирается из лодки. Пробормотав что-то нелестное, он отчалил. Взошла луна.
Едва не заблудившись в закоулках, Хелье вышел в Жидове. В некоторых окнах горели редкие огни. Дом Авраама был, наоборот, светел – во всех комнатах что-то происходило, возможно, какой-то иудейский праздник, на который Авраам пригласил весь квартал. Подают ли на иудейских праздниках к столу еду? Хелье решил, что подают – люди в глубине души все одинаковы, и лучший способ оказать гостеприимство – накормить гостей. От голода сводило челюсти.
Дверь ему открыл Яван – не мрачный и не подозрительный, но насмешливый. Странно. Вроде бы он говорил ранее, что не любит шуток. Межей не поймешь. С веселой улыбкой Яван поприветствовал Хелье и провел его в большую столовую. Здесь недавно кончили ужин, и стол был уставлен всякой всячиной.
– Я поем немного, хорошо? – спросил Хелье, прицеливаясь к бараньей голове.
– Сколько хочешь, – откликнулся Яван. – Выпей вина.
– Где Дир?
– Дир спит. Пьяный. Очень пьяный.
– Чего это он? – спросил Хелье, набивая рот и наливая себе вина.
– От него его женщины ушли.
Хелье чуть не поперхнулся.
– Что? – спросил он, проглотив кусок.
– Да так…
– Куда ушли?
– В условия, кои они сочли более благоприятными для их существования. К печенежскому князьку одному.
– Когда?
– Давеча. Но, конечно, с князьком они познакомились раньше. Два года назад, когда последний раз здесь гостили. Отец мой тогда как раз какую-то печенежскую банду обхаживал, хотел что-то через них куда-то доставлять, как всегда, какие-то темные дела. И князек как раз там и был. Я думаю, это Анхвиса его охмурила, или он ее. А Светланка – что ж, Светланка такая, куда Анхвиса, туда и она.
У Хелье на этот счет было свое мнение, но он не стал его выражать – было не до того.
– И что же теперь?
– Ничего.
– Дир будет их искать?
– Он бы и хотел. Но печенегов искать трудно. Степь большая, печенежских племен тьмы. Друг о друге они, конечно же, все знают, но славянину не откроются. Даже отец не знает, откуда этот князек взялся, а то сказал бы Диру – все-таки Светланка его дочь. А также моя сестра.
– Бедный Дир, – наливая себе вина, Хелье посочувствовал другу.
– Что делать, Хелье. Судьба она – такая штука. Чего хочет, то и делает. Но, сказать по правде, жить с Диром несладко, наверное. По всему миру человека мотает, всегда в пути. А женщинам хочется дом да семью иметь, аки птице гнездо. Женщины, они хозяйственные. Я тут Годрика разговорил, так он мне такого про семейную жизнь Дира порассказал, что даже не знаю, утешать ли его, Дира, или говорить ему, что сам виноват. А князек обходительный попался, смотрел на обеих влюбленными глазами целый день.
– А Годрик что же?
– А что Годрик? Годрик не против. Годрику оно и лучше – раньше он троим носы утирал да белье стирал, а теперь только Диру будет. Меньше хлопот. Ну а ты как?
– Я-то? Ничего, неплохо, – ответил Хелье. – Вот что, Яван, ну-ка я у тебя спрошу… – Хелье вынул из кармана браслет. – Сколько такая штуковина может на торге стоить?
Яван взял у него браслет и некоторое время его рассматривал.
– По-моему, дорогая вещь. Я плохо в этих делах разбираюсь, но, вроде бы, все честь по чести. Тысячу сапов точно выручит. По самой меньшей мере. Я мог бы у отца спросить, это по его части, но он очень занят нынче.
– Чем же?
Яван пожал плечами.
– Уезжает он, со всей семьей. Хозяйство на меня оставляет.
– Как это – уезжает?
– По-моему в Италию, но точно не скажу. Может даже в Константинополь. Какие-то опять темные дела. Ну, ты знаешь – иудеи…
– Знаю. Заговор. Так ты один во всем доме остаешься?
– Да. Он даже холопьев с собой берет. Нужно будет новых искать. И охрану. Не хочется. Придумаю что-нибудь.
– А Дир?
– Что – Дир? Его никто не гонит. Пусть живет, сколько хочет. И ты живи. Все как-то веселее, когда приличные люди в доме. Знаешь, что? Пойду-ка я все-таки покажу эту гадость отцу. Может, он и купит – чего тебе по торгам с ней шататься, только неприятности одни, обдерут тебя на торге. Ты сиди, ешь, пей, я сейчас приду.
Яван вышел с браслетом. Хелье принялся за диковинное блюдо – вроде бы рыба, а внутри какая-то дрянь, не очень вкусная, но ничего, есть можно. Он налил себе еще вина. Спать не хотелось.
В столовую вошел Годрик, молча поклонился Хелье, и сел у стены на лавицу. Хелье попробовал пирог. Пирог оказался липкий и приторный. Плюшки на меду были лучше.
– Как Дир? – спросил Хелье, вставая.
– Кошелька придержатель отвлекается сновидениями, – сообщил Годрик. – Молодой господин уж кончил скромный ужин свой?
– Да. А что?
– Не позволит ли он мне довольствоваться его остатками?
– Довольствуйся.
Годрик присел к краю стола и принялся неторопливо, со знанием дела, есть.
– Хозяин дома уезжает, – полувопросительно произнес Хелье.
– Бежит, – ответил Годрик, уплетая куриную грудинку с сельдереем.
– Как это – бежит?
– Бежит, – подтвердил Годрик, наливая себе вина. – Когда богатые уезжают, так на проводы весь город приглашается, такой у ковшей обычай. Две недели гуляют, если в пригород уезжает, а ежели дальше, так и на месяц дело затягивается. А когда бегут, так складываются в один вечер, никому ничего не говоря, грузят ладью или две до рассвета, охраны берут дюжину, а что не успели сложить – бросают.
– От кого же он бежит?
– Известно от кого. От печенегов. Какие могут быть сделки с дикими людьми? Только алчные тупоголовые межи на такое идут. Алчность их разума лишает.