Добронега - Страница 172

172

– Где ты пропадал все это время? – спросил Олоф, не рассчитывавший больше увидеть дальнего своего родственника.

– Ты хотел Ярислифа, вот тебе Ярислиф, – ответил Хелье. – Он хочет жениться на твоей дочери и заключить с тобою немаловажный, очень ответственный союз.

Ингегерд, присутствовавшая тут же, не проявила ожидаемого ярко выраженного интереса к жениху. Хелье отметил про себя, что она выросла и заметно округлилась с тех пор, как они виделись последний раз, а движения ее стали точнее и сдержаннее – что в равной степени можно было приписать взрослению и времени, проведенному в Старой Роще, куда, очевидно, и приезжал на свидания с нею пылкий порочнолицый Рагнвальд. Да, она вела себя сдержанно, и поглядывала на Ярислифа с недоверием, осторожно. Небольшого роста, красивый, мужественный, стройный, с длинными светлыми волосами и щегольской короткой бородой – князь, возможно, ей нравился. Возможно.

Также вопреки ожиданиям, сам конунг Ярислиф глаз не сводил со своей невесты. Едва закончив обмен любезностями с Олофом, он подошел к ней и заговорил. Она ответила. Он прокомментировал ответ. Она засмеялась и снова ответила, и теперь засмеялся конунг. Жених и невеста опоздали к ужину – гуляли в морозном вечернем саду за дворцом и болтали. Старый Олоф не верил своему счастью.

– Хелье, – сказал он. – Мы сделали с тобою огромное дело. Боюсь даже говорить, но, кажется, моя дочь может быть счастлива с этим человеком. Благодарю тебя, Хелье. Хочешь, я сделаю тебя ярлом?

– Не сейчас, – ответил Хелье. – Я должен сопровождать Ярислифа.

– Как же ты изменился, мальчик мой! Возмужал, раздался в плечах, окреп. И даже борода стала пробиваться. А одет ты просто замечательно. Где это ты такой плащ купил? И шапку?

– В Каенугарде, – ответил Хелье.

– Красивый небось город – Каенугард?

– Да.

– А где еще был?

– В разных местах.

– Эх! Ну и скрытный ты стал. Ладно. У Ярислифа ты в милости?

– Вроде бы да.

– Поговори с ним. Пусть берет Ингегерд и едет скорее. Неспокойно мне. Норвежец письмо прислал, и собирается тут скоро быть. Шестьдесят тысяч войска. Шутка ли.

– Я скажу Ярислифу.

***

Улучив момент, Хелье отозвал Ингегерд в сторону и, сняв с пальца перстень, надел ей.

– Ой, что это? – спросила она. – Какая прелесть! Это ты из Новгорода привез?

– Из Вышгорода. Носи или храни. Вдруг пригодится когда-нибудь.

Ни пиров, ни празднеств устраивать не стали. Наскоро составили несколько хартий, подписали их, и расстались. Крещение Ингегерд в веру константинопольскую и венчание должно было состояться в Новгороде. Помимо свиты, Ярослава сопровождали три тысячи всадников.

Когда ехали морем, Ярислиф, из приличия не севший в один драккар с Ингегерд, подозвал к себе Хелье. Они уединились у кормы.

– Похоже, ты оказал мне огромную услугу, друг мой. Мне бы хотелось тебя отблагодарить. Помимо места в войске или при мне – они твои, когда пожелаешь – отдельно мне…

– Да, я понимаю.

После некоторого молчания и созерцания Балтики, Хелье сказал:

– Хольмгард, то есть, Новгород. Есть такой город.

– Есть, – согласился Ярислиф.

– У самой окраины был там такой крог. Назывался Евлампиев Крог.

– Был такой, но он сгорел, – сказал Ярислиф. Город свой он знал неплохо и следил за тем, что в нем происходит.

– На том месте ничего пока не построили?

– Я долго отсутствовал, но при мне – нет.

– Если хочешь меня наградить…

– Да?

– Вели построить там церковь.

– На самой окраине? – с сомнением спросил Ярислиф.

Хелье кивнул.

Некоторое время Ярислиф внимательно смотрел на него.

– Обещаю, – сказал он.

Когда князь с невестой пересели в сани, уже в Новгородчине, показался незнакомый конник, приблизился к ним, весь в шерстяном и в латах, с лицом красным от холода, и обратился к князю по-немецки.

– Жискар, – позвал князь. – Что он говорит?

Жискар прошлой ночью, в селении, перепил браги, отстал от князя и войска, догонял их в одиночку пешком, и по дороге ему пришлось драться с волками и даже залезать на какое-то хвойное дерево, и он был раздражен.

– Говорит, что он посол великого императора дурных краутов, – объяснил он. – Только дурные крауты посылают послов, не знающих языка местности. – (Ярослав покраснел). – Ненавижу их. Корчевщики грязные. Говорит, у него к тебе какая-то грязная краутская корчевная грамота и он грязно хочет ее тебе вручить корчевными своими клещами. Путан бордель, везде успеют.

Князь взял грамоту из рук посланца и развернул ее. Хайнрих Второй согласен был на союз с Ярославом.

***

Но что же было дальше, спрашиваешь ты, читатель, в недоумении. Что сталось с новгородкой Иоанной, странное имя, которую Хелье по случаю освободил от пиратов? И кто заходит нынче к Гостемилу? И как сложилась дальнейшая жизнь князя и его невесты? А Дир? А Мария? А Эржбета? А Предслава! И что именно сталось с теми, о ком радел Александр, да и с самим Александром? И вернулся ли из путешествия Эрик Рауде?

Много, много всякого было. Терпение, читатель, терпение! Это все – следующая история. Читай ее, следующую, читатель, друг мой.

Словарь тетралогии

Аржа – мера длины, чуть меньше километра

Арсель – жопа (в том смысле, в каком употреблял это слово А. С. Пушкин, русский поэт девятнадцатого века)

Астеры – так называют новгородцев киевляне

Бальтирад – перевязь через плечо, в основном для носки меча, слово старофранкское (до завоевания франками Галлии).

Бжевака – новгородская придумка, сласть. Предшественник сегодняшнего французского крем-брюле (взбитые желтки яиц, взбитые сливки, ваниль, мед (в последствии – сахар), верхний запеченый слой – карамель). В отличии от крем-брюле, бжевака не запекалась. Благодаря более густой констистенции, придающей ей сходство с английским кустардом (или кастардом, от custard), бжеваку можно было нарезать порционно, и ею же можно было кидаться, тоже порционно. Возможно, новгородцы добавляли в эту сласть тмин. Всё вышесказанное придумал сам автор, но, возможно, историки найдут какой-то эквивалент, ежели постараются.

172