Вообще-то, подумал Хелье, они меня все это время кормят. И робу дали. А денег не требуют. Как-то глупо отказываться. Но ведь нельзя мне в Киев. Или можно? К Горке я близко не подойду. А так – повидаю Гостемила… нет, не хочется мне его видеть. Ну, стало быть – до Кузнечного Конца и назад, да? А то что-то одиноко здесь. Нужно и на людей посмотреть. Как они там, без меня.
– Хорошо, – сказал он. – Согласен.
– Да! Хороший ты. Хороший парень Хелье. Я сразу понял. Все деньги у брата Артема. Да, было кроме этого. Ты владеешь свердом?
Хелье промолчал.
– Нет, ты не замолчи. Ты скажи. Владеешь?
– Владею.
– Пойдем, я выдам тебе сверд. Лихих людей много в реках и на хувудвагах. Сверд в кладовой. Пойдем.
Монах-кладовщик отпер дверь. Много разной утвари. Игумен прошел в дальний угол, разобрал там какой-то хлам, вытащил оружие, и протянул Хелье.
Первый раз за три месяца Хелье ощутил рукоять в руке. Сверд тяжеловат, и лезвие покрыто ржавчиной, но, судя по всему, ржавчина не проела его пока что насквозь. Старые формы, старый сплав, небось олеговых еще времен. Хелье поискал глазами и тут же обнаружил точильный камень. Подобрав, он сунул его в карман.
Монашеская роба имеет много преимуществ. В частности, позволяет человеку ходить неузнаным в тех местах, где у него много знакомых. А сверд скрывается под нею полностью, и при этом движения не затруднены.
Весь день, сидя у кормы, Хелье обхаживал ржавый сверд, неспеша, со знанием дела. Очищенный от ржавчины и заточенный, сверд оказался шедевром старого оружейного мастерства. Новгородской ковки, кильон имел резной, поммель украшали языческие узоры, до того виденные Хелье только на рисунках. Но тяжеловат. Сделан еще в те времена, когда главное назначение свердов было – рубить, как тупым топором, чем сильнее, тем лучше. Хелье сделал несколько упражнений – и разозлился на себя. Кисть ослабла за это время.
Ночью в прибрежном лесу возбудились и завыли волки.
– Ишь воют, проклятые, – сказал настороженно брат Артем, крестясь.
Хелье это рассмешило. Сделав круглые глаза, он поднял голову к луне и протяжно завыл по-волчьи.
– Прочь, сатана! – крикнул Артем, крестясь.
– Не бойся, не съем, – сказал Хелье.
– Оборотень!
– Сам ты оборотень! А еще я мяукать умею. Хочешь вместе помяукаем?
– Вот же послал Господь попутчика, – сказал тихо Артем.
– Не Господь, – строго возразил Хелье, – а игумен, и не попутчика, но сопровождающего. Бога не гневи. А то волкам скормлю.
К середине следующего дня прибыли на Подол, и оттуда отправились в Кузнечный Конец. В одной из кузен Хелье переговорил с хозяином и показал ему сверд. Кузнец пришел в восхищение и тут же предложил Хелье поменять его на другой, новый, прочный и легкий, рассчитывая продать старинное оружие какому-нибудь любителю за десять гривен. Хелье потребовал себе гривну.
– Да ты что! – возмутился кузнец. – Я тебе, милый человек, мой лучший сверд даю за эту старую рухлядь. Вы, чернецы, совсем с ума спятили!
– Не самый лучший, – возразил Хелье. – Самый лучший вон лежит, но я не люблю такие рукояти, об них руку натираешь сразу. Давай сверд и гривну серебра, получишь рухлядь.
Кузнец хотел опять возражать, но Хелье, прикинув расстояние до потолка, неожиданно подкинул рухлядь вверх с подворотом. Он давно не практиковался, но добрые навыки застревают надолго. Олеговых времен клинок перевернулся семь раз, летя вверх, и девять раз, летя вниз, и вошел острием вертикально на локоть в земляной пол.
– Пес ети, – только и сказал кузнец.
Больше он не спорил. И все, что нужно было монастырской кузне, продал со скидкой и самого лучшего качества.
На торге, где брат Артем покупал утварь, Хелье, опустив капюшон на глаза, остановился возле скоморошьего заграждения. Скоморохи старались.
– А ты не знаешь? – услышал он знакомый голос.
Хелье обернулся осторожно. Александр что-то выпытывал у женщины, торгующей малосольными огурцами.
– Нет, – ответила женщина, сокрушаясь и поправляя с достоинством большую грудь.
– Это просто негодяйство! – вскричал раздраженный и, показалось Хелье, действительно отчаявшийся Александр. – Во всем Киеве ни одной повитухи не осталось! … О!
Он заметил Хелье и сразу узнал его. Плохо, подумал Хелье. Что-то меня выдает.
– Здравствуй! – закричал Александр.
– Шшш, – сказал Хелье.
– Прости, – Александр понизил голос. – Жена рожает. Повитух нет! Я с ног сбился.
– А сам не умеешь?
– Нет. Глупо, правда?
А ведь может помереть Матильда, подумал Хелье. Только этих угрызений совести мне и не хватало.
– Я умею, – сказал он.
– Да ну?
– Учили.
Настоящий воин умеет все, что умеет любой обычный человек, только лучше, вспомнил Хелье один из лозунгов Старой Рощи. Сам он никогда не принимал роды, но три раза присутствовал, опять же в Старой Роще.
– Вообще-то это не мужское дело, – сказал Александр, яростно надеясь.
– Конечно нет, – ответил Хелье.
– Бежим.
– Мне нужно сказать Артему.
– Ты в монахи постригся?
Хелье не ответил. Подойдя к брату Артему, он сказал тихо:
– Я вернусь скоро. Выпей пока что бодрящего свира вон в том заведении, видишь? Вот тебе гривна.
Брат Артем хотел уже было возразить, но гривна свое дело сделала.
– Я думал, – сказал Хелье на бегу, – что ты с женой куда-то уехал.
– Вернулись мы. Не доехали.
– Ага.
– В связи с событиями. Скотина Хайнрих бьет норманнов в Италии, там сейчас опасно.
Добежали. Александр не стал стучать и ждать, пока Швела откроет дверь – просто выбил плечом засов.