– Во-вторых, тебе Неустрашимые нужны больше, чем ему. У него уже есть власть.
Некоторое время Ярослав молчал.
– Сестренка, – сказал он наконец. – Подойдем к окну, я хочу тебе кое-что показать.
Мария улыбнулась светски, встала, и присоединилась к брату.
– Смотри, – сказал Ярослав. – Видишь дым?
– Да.
– Это дом один сгорел давеча. А вон еще один, дымится. Знаешь, почему?
– По неосторожности? Забыли потушить печь?
– Нет. Сколько у тебя охраны?
– Десять человек.
– А ведь ты как правило ходишь по городу одна, или со служанкой.
– И что же?
– Почему на этот раз с тобой охрана?
– Время беспокойное в городе.
– А ты вглядись. Видишь?
– Что?
– Народ. Вон на той улице. А вон еще. Из-за деревьев плохо видно. Но людей на улицах много. И все спокойны. Никто никуда не бежит. Никого не грабят. Почему?
– Почему же?
– Три часа назад в городе не было власти, поэтому горели дома, а жители заперлись на все засовы. Пустые улицы и горящие дома. А теперь все переменилось. Потому что в городе есть власть. И власть эта – моя. И знаешь, Мария, мои люди мне очень хорошо служат. Поэтому я многое могу. Например, я могу прямо сейчас взять под стражу всех Неустрашимых, находящихся в Киеве. И спокойно дождаться Эймунда. И сказать ему, что Содружество более не существует. Но мне это не нужно. Я также не собираюсь идти на поводу у Содружества. Тоже не нужно. А вот о равноправном союзе с Содружеством я бы подумал. Но для этого Неустрашимые должны сперва оказать мне какую-нибудь услугу, а вовсе не наоборот.
Мария внимательно смотрела на Ярослава. Она помнила его совсем не таким. В отрочестве он был медлительный, нерешительный, вялый, трусливый. Сейчас в глазах посадника новгородского была стальная решимость, весьма напоминающая решимость Владимира. Я неправильно действую, поняла Мария. С ним нужно было говорить совсем по-другому. А теперь уже поздно – он знает, он видел, он все взвесил, оценил, и принял к сведению.
– Я подумаю о союзе, – сказала она, вставая. – Ты очень изменился, брат мой. Я подумаю… Впрочем, услугу тебе я оказать могу. Она тебя ни к чему не обяжет.
– Я тебя слушаю.
– Насколько я знаю, ты в очень хороших отношениях с Глебом.
– Да, пожалуй, что так.
– Он несколько раз гостил у тебя в Новгороде.
– И такое было.
– Ты ему доверяешь.
– Да.
– Его хотят убить. До него дошла весть об отце, и он едет в Киев. Обычным путем. Его убьют по дороге. Но тот, кто должен это сделать, еще не выехал. Твой гонец может его опередить и предупредить Глеба.
Ярослав побледнел.
– Тебе это точно известно?
– Совершенно точно.
– Это ты отдала такой приказ?
– Нет. Я не люблю смертоубийства.
– Хорошо. Спасибо.
– Я пойду. Но к разговору этому мы еще вернемся, надеюсь.
– Когда тебе будет угодно.
– Благодарю тебя.
***
Живописные остатки аскольдовых укреплений на берегу не произвели никакого впечатления на группу из десяти варангов, прибывшую к Скальду по важному тайному делу. Группа вооружена была топорами, палицами, и свердами, но также веревками, а у одного из варангов имелась в походной суме плотничья пила. Варанга этого привел к Эймунду в последнюю минуту один из членов группы, объяснив, что это его кузен, очень хорошо разбирающийся в таких делах, плотник изрядный. Эймунд оглядел новоприбывшего, задал ему несколько вопросов, нашел, что человек ловок и сметлив, дело свое любит, а то, что никогда не участвовал он в военных схватках – беда небольшая. Длинный тонкий шест, принесенный плотником, восхитил Эймунда. К шесту с помощью зажимов прилаживалась веревка с петлей, и, держа шест одной рукой, а веревку другой, человек затягивал петлю на конце шеста. Очень кстати.
Тут же плотник принес ощутимую пользу, найдя, что четыре топора, имевшиеся в наличии, наточены арсельно, и, вынув из сумы необычного вида точильный камень, показал свое умение. После его заточки топором можно было на лету разрезать волос, что парень и продемонстрировал. Эймунд, ценивший людей умелых, остался парнем чрезвычайно доволен.
Выбрали заросли погуще, чтобы менее заметны были следы вырубки, и срубили несколько молодых деревьев, тут же заточив их в колья. Сориентировавшись на местности, выбрали еще один сгусток флоры, у кромки поля, и высокую гибкую березу в нем. Ловкий малый, точильщик топоров, и здесь оказался очень полезен – он без всяких усилий, обмотав конец веревки вокруг пояса, проворно залез к самой верхушке и там веревку приладил и стянул хитрым узлом. Оставшиеся внизу ухватили веревку и стали отходить, пригибая березу к земле. Когда вершина оказалась на расстоянии человеческого роста от земли, плотник спрыгнул вниз. Под руководством плотника и под наблюдением Эймунда, орудуя палицами, варанги вогнали в землю колья под углом и намотали на них веревку. Дерево таким образом осталось пригнутым к земле. Тут же к нему приладили вторую веревку, вдвое длиннее первой. После этого вся группа спряталась в аскольдовых укреплениях, выставив часового, дабы не быть застигнутыми врасплох. Рагнвальд, правая рука Эймунда и один из членов группы, сурово поглядывал на плотника, завладевшего вниманием и благоволением начальника, но придраться было не к чему – парень действительно был очень полезен делу.
– Слушайте, дети мои, – сказал Эймунд. – Что бы ни случилось, когда мы сойдемся полукругом у шатра, какие бы непредвиденные обстоятельства не возникли у нас на пути, первым делом следует умертвить военачальника. И пусть тот, кто окажется к нему ближе всех, сделает это. И пусть он же, если не будет ранен, взвалит его на плечи и несет бегом к лодкам, и не ждет нас, оставшихся и сражающихся, но отчаливает и идет водою к Днепру, и дальше, вниз по течению, к уговоренному месту. А если ранен окажется, то пусть тот, кто не ранен, и ближе всех, взвалит на плечи. И дальше все тоже самое. А как только отбежит он на хорошее расстояние, такое, что догнать его уже невозможно до тех пор, пока он не сел в лодку и не отчалил, либо я, либо, если меня убьют, кто-то из вас, увидав, крикнет по-латыни – «Сатис!» И тогда мы все перестаем сражаться и отходим к лодкам, прикрываясь. Поняли ли вы меня, дети мои?