Добронега - Страница 95

До полудня Болеслав не находил себе места, мучился, напряженно думал, даже грезил наяву. Страшные картины вставали перед глазами. Вот он убивает охранника, ищет связку ключей, а ее нет нигде! Он бежит по проходу к внешней двери, а там охрана только что расправилась с пришедшими его вызволять. Но дверь не открывается. Тогда охрана таранит дверь бревном, и Болеслав ждет, когда они ворвутся в проход. Или же – ключи есть, он пытается бежать, но оступается, падает, стукается головой и на несколько минут теряет сознание, а в это время прибывают подкрепления, люди Добрыни расправляются со всеми, и с ним тоже. Его везут в Киев, бросают в темницу в детинце, казнят, или даже просто растягивают для порки на площади.

Кто такая эта бабка Крольчиха? Переодетый наемник Неустрашимых?

В полдень дверь отворилась снова и на пороге возник собственной персоной великий князь Владимир с обнаженным свердом. Встав возле двери и опираясь на сверд, он сказал холодно и сухо, —

– Иди.

Болеслав подумал, что план побега раскрыт. Либо его намерены перевезти в другое место, либо это конец. Он поднялся с соломы и прошел мимо Владимира, все время мысленно примериваясь – нельзя ли прыгнуть вбок и отобрать сверд. Оказалось, нельзя.

Вторая дверь распахнута была настежь. Солнечный свет ударил в лицо и глаза заслезились. Болеслав поспешно прикрыл их ладонью, чтобы не ослепнуть. Один из охранников держал под узцы молодого красивого коня.

Владимир вышел вслед за Болеславом.

– Садись на коня и скачи, – велел он. – Не желаю больше тебя видеть. Никогда.

Болеслав чуть помедлил и забрался в седло. Владимир, проходя мимо, невзначай протянул ему собственный хлыст, и Болеслав принял и этот подарок Великого Князя. Владимир молча вытянул руку, указывая направление.

Для ловушки слишком сложно, подумал Болеслав. Хлестнув коня, он не оборачиваясь поскакал в указанном направлении по широкой тропе. Через четверть часа конь выскочил на хувудваг. Солнце было почти в зените. Болеслав потянул носом воздух, определился по частям света, и поскакал к западу.

А Неустрашимые и Святополк ничего не знают. Сегодня вечером придут меня освобождать. В час ужина, подождав, когда скрипнет первая дверь, перебьют охрану, сами потеряют двух или трех, ворвутся – а меня нет. Может, подождать, поехать обратно, спрятаться, предупредить? Можно. Но опасно. Я нужен Польше.

Глава двадцатая. Корсунь

В одном из торговых мест в дельте Днепра Яван, поторговавшись с подозрительными какими-то типами, дал им в придачу к старой ладье солидную сумму денег и получил взамен обыкновенный драккар. То есть, Хелье подумалось, что драккар обыкновенный. На самом деле Яван приметил в драккаре какие-то особые качества. Что-то с килем, или с мачтой.

Дир с географией знаком был плохо, а Годрик еще хуже, но и Хелье, и Эржбета уверены были, что судно пойдет в Константинополь обычным путем, вдоль берега, а вместо этого Яван сходу взял курс на горизонт. Эржбета забеспокоилась первой.

– Кратчайший путь, – объяснил Яван.

– Ежели на тот свет, то, наверное, да, – сказал Хелье. – Куда это мы ползем?

По сравнению с ладьей скорость драккара была небольшая. Но берег остался далеко позади и грозил скрыться за горизонтом.

– В Корсунь, – ответил Яван.

– Зачем нам Корсунь?

– Надо.

– Нет, не надо.

– Если мы пойдем вдоль берега, на нас тут же нападут пираты.

– Надо было нанять охрану.

– Долго и дорого. Мы же, вроде бы, спешим, – заметил Яван.

– Мы опрокинемся и утонем.

Яван рассмеялся.

– Что, страшно? – спросил он. – Не волнуйтесь, девицы и молодцы. Не опрокинемся.

Дир слушал и молчал, и по его лицу видно было, что чувствует он себя неуютно.

– Ты всегда этим путем в Константинополь ходишь? – спросила Явана Эржбета.

– Когда очень тороплюсь.

– А когда не очень?

– А когда не очень, я в туда не езжу. Сижу себе в Киеве на Подоле, межей считаю.

Годрик завернул гусли в запасную рубаху и убрал под палубу. Качка усиливалась. Эржбета и Дир вдруг одновременно побледнели. Дир первым перегнулся через борт.

– Нечего было столько жрать намедни, – прокомментировал Яван.

Эржбета хотела что-то сказать, но вместо этого присоединилась к Диру.

– Годрик, руль вправо, – скомандовал Яван, берясь за парус. – Хелье, двигаться можешь?

– Могу.

– Тебя не мутит?

– Меня никогда не мутит.

– Замечательно. Бери весло. Двигайся к Годрику. Выставь весло, чтобы оно было вторым рулем. Не так. Чуть дальше. Правильно. Держи, пока я парус выправлю.

Ночью началось страшное. Драккар кидало из стороны в сторону, вскидывало на неимоверную высоту и сбрасывало в глубокую пропасть, заливало сверху и с боков. Годрик сокрушался, кутал гусли в промасленную материю и кожу и снова прятал под палубу. Эржбета и Дир сидели рядышком, вцепившись руками в борт. Несколько раз Яван с Годриком убирали парус, чтобы не перевернуться и не сломать мачту, а Хелье, следуя их указаниям, перемещался от руля к носу, от носа к стьйор-борду, от стьйор-борда к корме, перемещал балласт, тащил Дира, мало что соображающего, на противоположный борт для равновесия. К утру все неожиданно успокоилось. Таврическое Море, одно из самых капризных в мире, решило дать путникам передышку. Парус развернули и при сильном, но не яростном, ветре, по гладкой, а не зубчатой, волне, пошли напрямик к Корсуни. Дир съел почти весь запас провианта, но к вину не прикоснулся. Годрик был очень рад, что гусли не пострадали. Эржбета, бледная, но независимая, с достоинством просила спутников отвернуться. Яван был горд и чувствовал неимоверное облегчение – ночью ему было страшно, и он клял себя, что не пошли берегом.