Добронега - Страница 27

– Совершенно справедливо, – согласился человек. – Прежде чем судить князя, надо бы спросить – чего он хочет. И советоваться в его присутствии, а не у него за спиной.

– Князь! – выдохнул кто-то ошарашено.

Несколько голосов повторили —

– Князь! Князь!

– Заглазно обвинять правителя своего – грех, – веско сказал Ярослав, положив руку на плечо председательствующего. – Решив избавить вас, друзья мои, от греха сего, пришел я к вам, дабы не строили вы планов, не советуясь со мною, вашим законным повелителем и сердечным другом.

Хелье понравилась шутка, и еще больше понравилось, что, судя по реакции, никто, кроме него самого, не оценил княжий юмор. Таким образом он возвысился в своих глазах над остальными и стал вровень с князем интеллектуально.

– Увы, – продолжал князь. – Мне здесь приписывают тайные помыслы и даже враждебность. Друзья мои, уверяю вас, никаких тайных помыслов у меня нет. У меня есть желания, которые я не скрываю, сомнения, которыми я охотно делюсь с ближними, и опасения, которые со мной разделяют все жители Новгорода Великого. Я люблю власть – мне совершенно незачем это скрывать. Покажите мне правителя, который власть ненавидит. Нет таких, не так ли. Мне нравится вами править.

Он выдержал паузу, приняв на себя волну недоуменных взглядов.

– Править новгородцами – лестно, – заметил он.

За недоуменной волной последовала волна взглядов благодарных.

– Другого такого города на всем белом свете нет. Но, друзья мои, нельзя править городом, не заручившись одобрением горожан. Даже если бы я вас не любил, мне бы все равно пришлось бы поступать в соответствии с вашими интересами. Иначе вы сами давно бы меня прогнали. Невозможно управлять Новгородом только с помощью силы и угроз. Что я противопоставлю вам, сорока тысячам новгородцев? Сто пятьдесят ратников, половина из которых сами новгородцы? Повторяю, даже если бы я не любил вас, мне все равно пришлось бы вам угождать. А я вас люблю, дети мои, люблю всем сердцем своим, люблю, как ни один правитель вас не любил.

– Зачем же ты варангов к нам привел! – выкрикнул кто-то обиженный, но готовый, получив разъяснение, понять и простить.

– Зачем? – князь покачал головой. – Для защиты.

– От кого! Мы сами за себя постоим! – раздались голоса.

Князь улыбнулся грустно. Голоса смолкли.

– Что постоите, я знаю. Вашу храбрость я изучил хорошо. Храбрее новгородцев нет людей на свете.

Многие лица просияли воодушевленными улыбками. Даже Хелье почувствовал прилив гордости, хоть и вспомнил тут же, что в Новгород он прибыл только позавчера. Но все равно приятно было стоять среди всех этих храбрых людей и слушать любящего их князя.

– Я имею в виду всех новгородцев, – веско произнес князь. – Есть что-то в самом воздухе этого города, в воде Волхова, в лесных фрагранциях окрестностей, что делает людей, проведших в Новгороде хотя бы год, храбрыми новгородцами вне зависимости от того, откуда они к нам прибыли. Я не был новгородцем, когда княжил в Ростове. Я был тогда духом слаб и взглядом уклончив. Сегодня я новгородец – такой же храбрый, как вы все, здесь собравшиеся, и славяне, и немцы, и италийцы, и греки, и самоотверженные наши женщины.

Теперь уже на всех лицах сияли польщенные улыбки, а глаза шести управительниц крогов горели пылким преданным огнем.

Князь продолжал —

– Но есть на свете люди незнакомые с этой нашей храбростью. Например, князь киевский.

Ярослав выдержал паузу. Лица помрачнели.

– Который и сам был когда-то здесь посадником, но с тех пор многое забыл. И который принял решение удвоить дань Новгорода.

Возмущенный ропот пробежал по помещению.

– Это просто свинство!

– Это ни на что, хорла, не похоже!

– У ковшей аппетиты, хорла, знаешь ли…

– Подлые ковши совсем нас извести возблагонамерились!

Хелье подумал – кто такие ковши?

– Обжоры ненасытные!

– Чтоб им там пусто было!

– Имперские амбиции!

– Кийевер швайн!

Ярослав поднял руку. Все стихло.

– И грозит нам Киев, как всегда, ильдом и свердом.

В зале зашумели.

– Выстоим! – закричали самые воинственные.

Остальные благоразумно решили просто шуметь, но не высказываться индивидуально. Храбрость храбростью, а как-то неприятно – ильдом и свердом.

– Конечно выстоим, – заверил Ярослав. – Но, как я понимаю, друзья мои, лучше до этого не доводить! Выстоим – но сколько жизней потеряем, сколько домов пожгут киевляне, скольких женщин успеют взять наложницами!

Последнее замечание произвело сильное впечатление на женское крыло. Есть женщины, мечтающие стать наложницами, но это, как правило, натуры слабые, податливые, родившиеся в небогатых семьях. Среди хозяек крогов и хорловых теремов таких не было.

– Князь киевский, как я уж говорил вам, забыл новгородскую доблесть, – настаивал Ярослав. – Забыл ее и Добрыня.

Упоминание Добрыни произвело эффект, на который, видимо, рассчитывал князь. Чуть больше четверти века прошло с тех пор, как владимиров воевода насаждал в Новгороде константинопольскую веру. Методы были памятны старожилам, а молодое поколение наслушалось рассказов из первых рук. Ильдом и свердом.

– Но помнят они варягов, – продолжил Ярослав, коверкая слово на киевский лад, дабы подчеркнуть, что он имеет в виду ход мысли киевлян. – Не захотят они ссориться ни с конунгом шведским, ни с конунгом норвежским. Подумайте, новгородцы. Да, варанги повели себя недостойно. Да, они дикие. Да, они бесчинствуют! Но сколько их? И где они? В Ладожском Конце была большая драка. В Ремеслах не поделили десять сапов. Мне тут говорили – по улицам после заката стало не пройти. Будто раньше можно было.