Добронега - Страница 142

142

Морковник Грыжа обрадовался доброй вести вместе со всеми, но радость его омрачена была ноющими ребрами. Не очень сильно они и ныли, но Грыжа чувствовал себя униженным. Славянского подростка он тут же оттаскал бы за уши, а с печенегами связываться опасно. Вот, вроде бы, Ярослав их усмирил – но Ярослав уезжает. Морковник топтался на месте, а толпа валила мимо него, в основном к крогам. Кто-то наступил ему на ногу. Грыжа повернул голову, увидел какого-то тощего ремесленника, совсем замухрышку, и рассвирепел. Взяв наступившего за грудки, он закричал страшно:

– Ты что же это не смотришь, куда ковыляешь, метелкина жила? А? А?! Ты куда со своим ликом звериным вперся, топаешь честным людям по ногам, а? Вот из-за таких, как ты, и страдает народ!

Он ударил ремесленника наотмашь, и еще раз. Их бросились разнимать, то есть, отрывать Грыжу от ремесленника. Разняли.

– Вот, посудите, люди добрые, – сказал Грыжа. – Вот я стою, никого не трогаю, а он намеренно мне на ногу наступает. Идет, не смотрит. Мол ежели он ремесленник, а я морковник, то наплевать ему. А морковники не хуже ремесленников!

– Это как сказать, – заметил кто-то. – Разные бывают морковники. И разные ремесленники. Я вот знал одного ремесленника, так он такая сволочь был, хоть плачь.

– А я морковников знал целых три, – заметил кто-то еще. – И тоже сволочи, каких поискать.

Заспорили об этом. Какая-то баба сказала, что все они хороши, и ремесленники, и морковники, походят, поедят, попьют, перины подавят, да потом и бросят. Тут же подключились еще несколько баб, со сходным мнением. Замужние самодовольно улыбались, мол, многое и от самих баб зависит, не каждую бабу бросить легко. Бабе требуется умной быть и предусмотрительной, чтобы все предусматривать умом своим. Иная баба ни мордой, ни арселем не вышла, а своего не упустит. Ремесленник с разбитым ликом повлекся прочь. Грыжа махнул рукой и пошел было к крогу, но тут вдруг обнаружил, что кошелек у него все-таки схвитили, очевидно в тот момент, когда он бил ремесленника. Он совсем расстроился. Вот же, подумал он, ворье одно, вор на воре, хорла. Что же делать, там же было немало монет, теперь придется одалживать у межей, а они из-за частых перемен в детинце подняли ставки. Вот житье ведь, хорла.

Мимо шел вороватого вида малый лет десяти, таща на веревке деревянную лошадь на колесах, на которой восседала тощая пигалица того же возраста.

– Это ты у меня кошелек украл? – спросил Грыжа зло. – А?

– Ничего я не крал, – ответил малый. – Воровать нехорошо. Я не ворую.

– Да, как же, поверил я тебе. А ну выверни карманы, посмотрим, крал ты или не крал. Стой! Ты куда!

Грыжа поймал малого за ухо. Малый завизжал.

– Выворачивай карманы, тебе говорят.

Малый, скуля, вывернул карманы. Пигалица смотрела на сцену равнодушно, сидя на деревянной лошади. В карманах малого оказалось немало различных вещей – камешки разных размеров, пряник, гвоздь, и прочее из той же категории, и одна серебренная монетка.

– Вот, видишь, а говоришь не крал, – упрекнул его Грыжа.

– Ничего я не крал, – закричал малый. – Это мне дали монетку. Это моя монетка.

– Украл, украл, – Грыжа покачал головой и сунул монетку в карман.

– Отдай назад! Не твое! Мы на нее пряников…

– А ну пошел отсюда! – рыкнул на него Грыжа. – Пошел, говорят тебе!

Справа по ходу появились пятеро варангов, вышагивающих обходным путем, очевидно на Горку. Малый, пигалица и Грыжа одновременно поглядели на них и на всякий случай разошлись в разные стороны.

По пути домой Грыжа проходил мимо Михайловского Храма и подумал – не зайти ли? И зашел. В Храме было пусто. Грыжа направился прямо к дьякону, возящемуся у алтаря.

– Здравствуй, милый человек, – сказал он священнослужителю.

Дьякон обернулся.

– День добрый.

– А хотелось бы мне спросить у тебя, милый человек. Вот вы, хитрые греки, учите нас, что воровать нехорошо.

– Я не грек, – хмурясь, сообщил дьякон.

– Ты не ври, дружок, – в свою очередь хмурясь, сказал Грыжа. – Я к тебе с открытой душою вперся, а ты сразу врать начинаешь. Так вот, слушай. Вот вы нас учите, что воровать плохо, нельзя. А люди все воруют. Может, плохо учите? Вот у меня кошелек сегодня украли. Так вот, раз вы, греки, все то время, что я на свете живу, учите народ, что воровать нельзя, а он все ворует, так может, чтобы вы лучше учили, вам надобно каждую кражу возмещать? Вот у меня в кошельке было монет на полгривны. Вот подай мне эти полгривны теперь.

– Шел бы ты, добрый человек, домой, – сказал дьякон неприязненно. – У нас тут дел очень много, главный к князю собирается.

– Ага, вот давай его сюда, главного, я с ним поговорю.

– Главный по-славянски не понимает.

– Ага, как деньги с нас брать, так ничего, а как заплатить причитающееся, так по-славянски не понимает. Вы, греки хитроарсельные, разжирели на наших-то трудах да хлебах. Нет, пусть идет сюда, я уж ему объясню как-нибудь.

– Ты, дядя, когда последний раз деньги церкви давал?

– Вчера давал, – не моргнув глазом сказал Грыжа.

– Вчера церковь закрыта была. Крышу мы чинили.

– Я другой церкви давал.

– Иди домой, добрый человек.

– Домой мне, значит. Ах вы, кровопийцы. Ах вы аспиды.

– Я ведь, добрый человек, охрану позову.

– Зови. Какая охрана, охрана вся в детинце.

– Владыка! – крикнул дьякон. – Владыка!

Владыка на зов не вышел. Вышел Александр.

– Что кричишь, дьякон? – спросил он.

– Вот, Александр, пока ты там с отцом… вот.

– Что тебе надобно, добрый молодец?

– А вот, – возмущенно сказал Грыжа, – деньги мне положены, две гривны, а не отдают.

142